Ворошилов: Собрание актива Комиссариата обороны объявляю открытым. Предлагаю обсудить сегодня только один вопрос, а именно вопрос о последних событиях, относящихся к Красной армии. Вести собрание предлагаю таким порядком, чтобы его сегодня и закончить, т.к. все чрезвычайно заняты. Надо сперва поработать, а потом уже обсудить результаты нашей работы. Нужно было бы обсудить или, вернее, заслушать сообщения товарищей из Управлений, что сделано во исполнение обещаний изаверений, которые мы друг другу давали на предыдущем собрании, но за отсутствием времени придется созвать другое заседание, на котором обсудим все эти вопросы. Есть какие-либо другие предложения? Нет. Стало быть, вести работу с таким расчетом, чтобы сегодня же, не будем предрешать когда, желательно обсудить все эти вопросы и сегодня же закончить. Разрешите приступить?
Товарищи, три месяца тому назад на нашем комиссариатском активе мы подвергли обсуждению мой доклад о работах пленума Центрального комитета нашей партии. Тогда об этом докладе я сообщал вам, сообщал о том, чем на протяжении десяти дней занимался пленум ЦК нашей партии, какие вопросы он обсудил и какие решения по этим вопросам были.
Когда же мне довелось сообщить вам о том, что в ряде наркоматов, в которых было обнаружено огромное вредительство, в ряде наркоматов, где были арестованы враги народа, наш наркомат находился, к нашему тогда, казалось, счастью, на последнем месте, но уже тогда я сообщал вам, и думаю, что и без моего сообщения вы догадывались, что, очевидно, следственные органы нашего Наркомата внутренних дел еще недостаточно глубоко проникли в Наркомат обороны, в недра нашего наркомата и тем, очевидно, тогда уже многие должны были объяснить малочисленность арестов, малочисленность врагов, обнаруженных в Красной армии. За истекшие три месяца картина резко изменилась; картина настолько изменилась, что, знаете ли, становится не по себе, когда вспоминаешь обо всем том, что произошло за это время.
К настоящему времени арестовано в рядах Красной армии весьма значительное количество людей. Одних только высокопоставленных вельможных мерзавцев мы имели в своей среде десятки. Вы уже о них теперь почти полностью информированы. Но, помимо этих высоковельможных господ, есть еще и менее значительные по занимавшему ими положению люди, но тем не менее — не менее вредоносные, не менее сволочные. Этих врагов народа в наших рядах оказались уже целые сотни. Мы все, и я сам, грешный, в первую очередь, оказались не на высоте своего положения. Нам всем с вами народ, наша партия, страна поручила самую ответственную из всех ответственных задач государства — оборону нашей страны, оборону завоеваний социализма, оборону государства рабочих и крестьян. Казалось бы, что одно сознание ответственности должно было бы вселить в нас сугубую бдительность и чрезвычайную настороженность в отношении и своего дела, и тех людей, с которыми ты совместно работаешь. Тем не менее мы оказались, мягко выражаясь, недостаточно зрелыми, недостаточно взрослыми. Мы поддались успокаивающему, убаюкивающему наше сознание положению вещей.
В самом деле, я уже и на предыдущем активе говорил, что мы слишком рано начали петь «Осанна в вышних», мы слишком рано стали почивать на лаврах. Само собою разумеется, завоевать у старого мира страну на пространстве одной шестой поверхности — вещь немаловажная. Насадить порядок, организовать хозяйство, организовать 170 млн. народа на протяжении полутора десятков тысяч километров с одного конца до другого конца, больше даже чем на полуторах десятках тысяч километров, у народов, которые неодинаково разговаривают, но одинаково мыслят, — все эти достижения величайшего значения, и, разумеется, они не могли не сказаться на психике всех нас. Но тем не менее нужно снова повторить то, что было сказано и в докладе товарища Сталина, и товарища Молотова, и товарища Кагановича, и того, что мы повторяли на нашем предыдущем собрании: мы забыли об одном — мы забыли о том, что мы, хотя и 170 млн народа, мы представляем собой только одно государство среди огромного количества государств. Мы завоевали власть для народа, для трудящихся масс, мы начали строить новую жизнь только в одной стране, а окружающие нас государства, они не только не завоеваны, но они, наоборот, борются непрерывно и главным образом с нами. Когда война в Испании, когда завоевывают Абиссинию, когда борются с индусами, когда бьют рабочих в своих государствах, — все это главным образом и в первую очередь направлено против нас, против укрепления положения СССР, на укрепление положения в собственной стране и на расширение своих территориальных границ. Опять-таки все это направлено против нас. И, кроме того, войны буржуазного мира — они против нас, они велись, ведутся и будут вестись против нас с каждым месяцем, с каждым годом все более ожесточенно. Война и в прямом и в переносном смысле слова.
Война в переносном смысле слова — это война через посредство прессы, главным образом через посредство шпионажа, через посредство всякого иного способа проникновения в наши ряды, через посредство своей агентуры и подкуп людей не совсем устойчивых в наших вопросах. Эта война, она очень острая, она очень серьезная, и она чрезвычайно важна для врагов, чрезвычайна опасна для нас своими последствиями.
Вот и теперь, кажется, только 3 месяца тому назад, казалось невероятным, что люди, которые заседали вместе с нами и не там сидели, — а многие сидели за этим столом, — что эти люди могли оказаться врагами. А они были врагами и не только на том заседании, они были врагами на протяжении ряда лет.
И мой зам. Тухачевский оказался шпионом, и не только врагом, враждебно настроенным, но он на протяжении ряда лет враждебно действовал, направляя всю свою волю, все свои способности для того, чтобы нам вредить, для того, чтобы делать все необходимое для подрыва обороноспособности нашего государства и нашей Рабоче-крестьянской Красной армии. Но этот человек, он был еще и продажным шпионом с 1925 г. В 1925 г., впервые связавшись с немецкими агентами, он потом регулярно снабжал самыми секретными материалами в отношении нашей Рабоче-крестьянской Красной армии германский рейхсвер. Он снабжал немцев и до прихода Гитлера к власти и особенно рьяно обслуживал немецкую армию после прихода Гитлера.
Якир — человек, который всеми нами считался за самого уважаемого военного работника среди нас. Человек, который умел проникать не только в различные слои командного, начальствующего состава, но человек, который снискал себе очень большие симпатии среди красноармейских масс, человек, который служил для меня образцом в смысле его умения подходить к людям, в смысле его умения распознавать, изучать окружающих его людей. Я много раз многим товарищам говорил: учитесь у Якира, как нужно знать своих подчиненных. Он знал не только многих командиров, также младших командиров, я не говорю уже о командирах батальонов — командиров батальонов он всех знал. Он знал их жен, часть детей командиров полков — Ваньку, Степку, Маньку, он был самым доступным и внимательным, самым добрым папашей в отношении своих подчиненных, и его все уважали, а на деле это была маска. Может быть, он действительно питал нежные чувства к людям, с которыми ужился, но эти чувства были направлены на то, чтобы организовать вокруг себя людей, а не вокруг нашего государства. Он объединял этих людей, он теперь в своих показаниях прямо говорит, что я такого и такого-то не вербовал, хотя знал, что в нужный момент они все пойдут за мной, куда я захочу, т.к. они мне безгранично верят. И я знаю, что так и было, он многих не вербовал, но если бы нужно было бы повести против нашего государства людей, с которыми он был близок, они за ним пошли.
Уборевич — это человек другого порядка, он большими симпатиями среди общества и ближайших сотрудников, подчиненных и, в особенности, среди широких масс не пользовался. Но его уважали за его передовые идеи, за умение эти передовые идеи, как всем казалось, осуществлять в практической жизни, за его трудоспособность, за его настоящий солдатский, красноармейский, как всем нам казалось, дух, — на деле это также и шпион, и мерзавец, и предатель, и все что угодно. Фельдман — всем вам очень хорошо известный человек, с которым я по 20 часов в сутки работал, в особенности за последнее время, когда пришлось провернуть работу по присвоению военных званий. Можно ли было думать, что это мерзавец, предатель, — и тем не менее он оказался самым настоящим предателем и мерзавцем.
Корк — тут есть представители из Академии Фрунзе. Все его прекрасно знают, человек, который всем нам казался малоспособным — нужно отдать ему справедливость — и малоценным человеком. Правительство знало цену этому человеку и держали его главным образом за старые заслуги и в надежде, что в[о] время войны он пригодится, но все думали, что этот человек выдыхается и идет по нисходящей вниз. Этот субъект развернул картину махинаций, которые они готовили всей бандой, тех мероприятий, которыми они хотели свергнуть и нынешнее правительство, и руководство партии и восстановить капитализм в нашей стране. Эти показания, я бы прямо не осмеливался сказать, я их внимательно читал, они выше и по анализу обстановки, по умению изложить и оценить силы свои и своих хозяев на Западе, и силу сопротивления нашего государства, все это так блестяще изложено, что приходишь в недоумение: как этот, как казалось вчера, малоспособный и, во всяком случае, на практической работе всюду проваливавшийся человек вдруг обнаруживает такие способности, такие таланты.
Это лишнее свидетельство того, что эти господа умели прикидываться дурачками, людьми ничего не умеющими делать, когда от них требовали работы на пользу государства и таившие в себе очень большие способности, которые были бы развернуты довольно широко, если бы этим господам пришлось когда-либо эти способности развернуть против нашего государства.
Такие люди, как, предположим, Горбачев, которого вы все тоже, наверное, знаете, человек, который нам, целому ряду лиц, здесь присутствующих, в частности мне с Буденным, на протяжении 2 с лишним лет известен, человек, который вырос на наших глазах из простого крестьянина, солдата в большого командира, генерала, который никогда, ни у кого не вызывал сомнений, человек, которому было поручено командование Уральским военным округом после того, как там был арестован Гарькавый. Вот этот человек оказался большим негодяем, контрреволюционером. Его также просмотрели.
Эйдеман — кто его не знает? Это человек, который у нас занимал положение, ну такого свободного, если можно так выразиться, профессора, художника, человек, который, помимо своей прямой работы, весьма большой и ответственной, занимался еще большой литературной работой по изданию военной энциклопедии, по редактированию наших журналов, по писанию отдельных ответственных статей о Красной армии и т.д., человек, который всем нам, кроме уважения, в свое время ничего не мог внушить, оказался предателем, негодяем, мерзавцем, который одновременно состоял в двух организациях: в нашей организации — Рабоче-крестьянской Красной армии — я уже не говорю в партии, — и в то же время в организации шпионов, предателей и врагов народа.
Ну, таким же оказался и Василенко с той только разницей, что этому человеку никогда особого доверия у нас не было. Он был тем не менее активным работником Красной армии, человеком думающим, человеком, который претендовал на некоторое влияние на военную мысль, на новаторство у нас. Он оказался старым немецким шпионом, выдавал наши военные тайны. Арестовано значительное количество политработников. Осемян — небезызвестный вам, который не так давно на партийных собраниях фигурировал в качестве главного организатора и руководителя наших партийных рядов. Аронштам, который был зам. по политической части у Блюхера, затем здесь, в Московском округе. Векличев, который был зам. по политической части здесь у Корка и целый ряд других людей. Все они: одни прямо, вместе с Тухачевским, другие косвенно — занимались одним и тем же делом — шпионажем, контрреволюцией, подготовкой поражения нашей Рабоче-крестьянской Красной армии в будущей войне, подготовкой переворота в нашем государстве.
Эти господа имели несколько планов, грубо если сказать, было два основных плана борьбы с рабоче-крестьянской властью и с нашей партией. Это, во-первых, если удастся, то путем убийств, путем организации массовых террористических актов — устраняется все правительство и объявляется новое правительство, правительство рыковых, бухариных, пятаковых, Зиновьевых и иных прочих. После того как этих господ не стало, стали фигурировать другие господа.
Если это не удастся, — на это было мало расчетов и надежд, — тогда предполагалась как неизбежный, как обязательный момент подготовка в мирное время и осуществление в военное время поражения нашей армии. Для этого пускали в ход все средства — и шпионаж, и вредительство, и всякого рода иные мероприятия по части вредительства сознания людей и т.д. и т.д., — для того, чтобы на случай войны можно было вонзить нож в спину армии и способствовать победе врага. Ожидалось замешательство в стране, недовольство широких масс и в это время — государственный переворот с помощью победителя, главным образом германского фашизма, на Востоке — японского империализма и приход к власти новых людей, которые восстанавливают старые капиталистические отношения в нашей стране.
Вот как эти господа в грубых чертах представляли себе дело и вот что они по этому поводу сами говорят. Разрешите говорить дальше их словами. Вот Путна, который долгое время путал в своих показаниях. Это было объяснимо, потому что в то время было арестовано мало людей; Примаков, Путна — это были крупные люди, остальные были второстепенными, они стойко держались, мало говорили. И только после того, как был арестован ряд людей и в особенности после того, как тов. Ежов провел радикальную чистку своего Комиссариата внутренних дел, после того, как там были вскрыты все гнойники, после того, как там была арестована вся верхушка, начиная с бывшего руководителя — Ягоды и кончая целым рядом людей, которые занимали весьма ответственное положение, включительно до охраны членов правительства, — после этого начались показания, которые привели к аресту всех господ, о которых я только что говорил. И Путна начал разговаривать уже по-иному.
И Путна, и все остальные рассказывают о том, как они увязывали свою работу с главным мерзавцем, главным застрельщиком контрреволюции в нашей стране, который в свое время был изгнан из этой страны, — Троцким. Вот что говорит Путна: «Узнав о том (он говорил это следователю), что я вызываюсь в последних числах сентября 1935 г. в Москву, я сообщил об этом Седову». (Зачитывает показание Путна.) Ему задали вопрос: «Было ли вручено письмо Троцкого Тухачевскому, когда и при каких обстоятельствах?» Ответ: «Письмо Троцкого было вручено Тухачевскому...» (Зачитывает.)
Что Тухачевский говорит по этому поводу? Ему задают вопрос: «Когда вы установили связь с Троцким и какие получали от него директивы?» Ответ: «Связь с Троцким я установил через Ромма в 1932 г.». Тот привозил ему записку и в 1935 г., очевидно, это была не первая записка. «В 1932 г....» (Зачитывает.) Дальше он рассказывает, что ему говорил Ромм. «Все, что он передал, я одобрил, затем я встретился с ним в 1933 и 1934 гг. Когда фактически антисоветская работа в армии мною уже была развернута, состоялась моя вторичная встреча с Роммом в Москве...» (Зачитывает.) Так говорит Тухачевский о своих связях с Троцким и о тех задачах, которые последний перед ним ставил. Здесь, как видите, речь идет о том, что Троцкий не только от себя дает задания, но Троцкий одновременно имеет указания и от генерального штаба немецкого. У меня имеются данные, что не только немецкий генеральный штаб имеет влияние на Троцкого, но последний был связан и с японским генеральным штабом или во всяком случае с его разведывательными органами.
Работа этих господ шла этакими этапами. Главное, как видите, речь идет об организации, о консолидации контрреволюционных элементов, а затем уже ставится задача эти консолидированные, сколоченные банды направить. Вот что говорил на этот счет Фельдман. Вопрос: «Какие вы лично получали указания от Тухачевского по антисоветской троцкистской работе и что было вами сделано?» Ответ: «Мне лично Тухачевский дал указание при подборе людей на командные должности выдвигать бывших троцкистов и завербовывать небольшие, но надежные группы людей из работников центрального аппарата Наркомата...» (Зачитывает.) Вопрос: «Кого вы лично завербовали?» Он говорит: «Я завербовал в организации Савицкого в 1933 г., бывшего помощника начальника Инженерного управления Максимова в 1933 г., начальника 3-го отделения в [19]34 году. Ольшевского тоже в [19]34 году и начальника Во- енно-инженерной академии Смолина».
[Ворошилов:] Все они сейчас арестованы и полностью сознались, обо всем рассказали, как они завербовывались и что они делали. [Зачитывает:] «Кроме перечисленных мною, были завербованы Егоров (...) и Кутяков (Приволжский округ), о которых Тухачевский мне говорил. По МВО я завербовал бывшего начальника штаба Степанова». Был такой начальник штаба одно время, около года он был начальником штаба М ВО, а потом как-то загадочно умер.
Из Президиума: Под трамвай попал.
Ворошилов: Да, под трамвай попал. Причем, когда мне тогда рассказали, я задумался еще. Это было как раз в момент процесса первого троцкистского центра. Когда он читал эту газету, с ним произошел какой-то казус и он попал под трамвай, а теперь это для всех ясно. Человек понял, что до него доберутся, и он решил как и другой иной, мой бывший помощник, первый зам., не дождавшись вопросов следствия, покончил с собой, а тот под трамвай бросился.
Дальше идут всякого рода разговоры относительно того, как он, Фельдман, с Якиром и др. общался и что он говорил. Это не так интересно. Затем дальше. Вопрос следователя: «Что вам говорил Тухачевский о практических установках... и военных округах?»
Примаков на вопрос, какие задачи перед ним были поставлены и что он делал, отвечает: «Основные директивы Троцкого../ и мне известные со слов Дрейцера и Путна, заключались в том, что Троцкий требовал восстановить военную организацию, усилить ее и в армии, пользуясь обострением классовой борьбы... вплоть до 1933 г. Моя роль определена была следующим образом. Я должен был совершенно законспирироваться даже от военной троцкистской организации, передавать привлеченных мною людей в распоряжение Дрейцера...» (Зачитывает показания.) Это он разговаривает с Дрейцером: «Я сказал, что для решения этого вопроса... (зачитывает показание) ...как можно меньше со мной связываться».
И он действительно настолько ловко себя повел, что и Борис Михайлович, и до него т. Белов считали, что он добросовестно и честно много работает. И нам всем казалось, и я с ним сталкивался и наблюдал его, — что человек окончательно отошел от своих прежних политических заблуждений, порвал с троцкизмом раз [и] навсегда и работает честно.
Оказалось, что мы жестоко ошибались. Это господин, весьма волевой — нужно отдать ему справедливость, — он на протяжении 9 месяцев абсолютно отрицал свою принадлежность к каким бы то ни было контрреволюционным группам и организациям. Он даже утверждав что он — честный солдат, честный большевик. И только теперь, когда десятки людей ему в глаза заявили, что он их агитировал и что он с ними вместе вел работу, он вынужден был давать откровенные и весьма интересные показания. Дальше тот же Примаков говорит: «Связавшись с участниками заговора, я узнал, что основная деловая политическая установка на ближайшее время является собирание сил и их расстановка внутри армии. Этим главным образом занимались по личному указанию Тухачевского Фельдман... (зачитывает показание) через Седякина»... Конечно через аппарат Седякина. Седякин не называется, слава богу, никем. «Я сказал Тухачевскому, надо... (зачитывает показание) ...Тухачевский обещал мне содействие».
Савицкий по тем же вопросам, по вопросу сколачивания своих людей, показывает: «В целях сохранения в кадрах РККА троцкистских элементов (он одновременно, как вам известно, был начальником Управления по начсоставу) ...возбуждаемые ходатайства об увольнении троцкистов мною искусственно задерживались к докладу наркома или его заместителя... (читает показание) ...в центральном аппарате РККА».
Дальше он говорит, как он вел расстановку этих людей, подсовывая свои предложения о передвижениях или перемещениях и т.д., и тем самым укомплектовывая и рассаживая людей так, как это нужно было их организации. Что говорит по этим же вопросам Якир? Он заявляет следующее: «Наряду с тем, что я развертывал работу по вовлечению в заговор командиров частей Киевского воен. округа... (читает показание) ...Я предложил членам нашей организации держать эту категорию исключенных на учете, использовать их в случае нужды», — чем они успешно и занимались.
После того как эти господа развернули небезуспешно, [к] нашему несчастью, работу по сколачиванию своих сил, они приступили к своей подлой контрреволюционной работе. Чем они занимались?
Вот Корк на этот счет дает следующие показания. На вопрос следователя, что именно право-троцкистская военная организация делала в отношении вредительства, Корк отвечает: «Основные задачи, которые наша право-троцкистская военная организация ставила перед собой в этом направлении, заключались в том, чтобы рядом подрывных мероприятий всемерно ослабить обороноспособность страны, внести расстройство в ряды РККА и в случае войны добиться таким образом скорейшего поражения, особенно армии, обеспечив противнику одержание победы». И дальше он перечисляет: «Наша подрывная деятельность в армии шла в следующем направлении: дезорганизация структуры РККА (а значит через своих людей, которые были в аппарате, они всячески стремились дезорганизовать самую структуру), подрыв технического оснащения Красной армии...» (зачитывает показание) ...и т.д. и Т.п.
Что говорит Уборевич на этот счет: «Особый упор он делал на развертывание в Германии могущественной армии». Это он рассказывает о том, как они дискутировали с Тухачевским [о] мероприятиях их организации. Вот он говорит: «Тогда же Тухачевский вот в этом разговоре мне заявил, что мы не только должны ожидать поражения, но и готовиться к нему для организации государственного переворота и захвата власти... (читает) ...реставрации капитализма».
Тут дальше он излагает мысль Тухачевского, его аргументацию на этот счет и говорит далее: «После этого Тухачевский сообщил мне, что организация государственного переворота приурочивается к возникновению войны с фашистскими государствами: Германией, Японией, Польшей... (читает)... в конце нашего разговора Тухачевский развернул мне свой план организации поражения Красной армии и все конкретные задачи, которые в связи с этим ложатся на меня. До того, как я перейду к изложению этих конкретных планов поражения и возложенных на меня задач, мне необходимо указать, что в конце 119]35 г., после Киевских маневров, Тухачевский мне сообщил о другом варианте... (читает), рассчитанном на мирный период. Этот вариант сводился к тому, чтобы, опираясь на отдельные воинские части... Неожиданным налетом арестовать членов Политбюро и Правительство... (читает.) Но мы договорились, что в случае организации переворота я должен буду оказать им поддержку». Такой план существует в голове Корка, Рыкова, Енукидзе, Бухарина, Егорова (начальника Школы ВЦИК), Горбачева и ряда других людей. Этот план заключался в том, что подготовлялись определенные части, готовились главным образом кадры, чтобы в нужный момент, когда верхушка этих господ найдет нужным, могли бы арестовать Правительство и ЦК партии и объявить по радио на весь мир, что старая власть свергнута, образовалось новое правительство и теперь пойдет все по-новому. Обещать манифестом всякие блага и пр. и пр. Такая вариация у этих господ существовала. И дальше Уборевич говорит: «Для обеспечения проведения вредительской работы и подготовки поражения Тухачевский поручил мне подобрать кадры, которые можно было бы вовлечь в антисоветский военный заговор и расставить их по соответствующим участкам», — что он, конечно, не преминул сделать.
Якир, касаясь этого самого второго варианта, как они выражались, «дворцового переворота», повествует: «Дворцовый переворот в Москве должен был быть поддержан в ряде других крупных городов Союза». Т.е. если в Москве произойдет «дворцовый переворот», тогда и в других городах Союза, где существовали эти банды, они должны были эти события там поддержать. «Мною в Киеве, — говорит Якир, — была для выполнения этой задачи подготовлена бригада Шмидта...» (читает) ...должен был произойти захват такой-то власти в Виннице, в такой-то в Проскурове и целым рядом других людей на западе, у самых границ. Его люди были расставлены, и эти люди должны были по сигналу из Киева действовать.
Эйдеман: «Установки Тухачевского сводились к тому, чтобы на предварительном этапе выдвигать надежных людей... (читает) ...расставленных на соответствующих участках и т.д.».
Тухачевский: «Антисоветская военная организация в армии была связана с троцкистско-зиновьевским центром и правыми... (читает) ...В частности, Примаков должен был подготовить для этой задачи мотомеханизированные части, готовилась школа ВЦИКа, связь между военным центром и правыми поддерживалась мною через Горбачева и Петерсона, которые были связаны с Енукидзе, Ягодой, Бухариным и Рыковым».
Рассказывают теперь эти господа о своих подлостях со слезами на глазах, но рассказывают. Ни один из этих господ не пришел и не сказал, что вот начались аресты; очевидно, эти аресты не преминут коснуться и других людей. Я так или иначе был в этом заговоре. Хоть бы не всю правду сказали. Хоть бы как-нибудь пришли и сказали: Товарищ народный комиссар, или в ЦК пошли, к тов. Сталину пошли бы, написали бы. Ни один, ни один подлец! Даже теперь, на Военном совете, который был всего несколько дней тому назад, выступил тов. Сталин с призывом и сказал: «Товарищи, если есть среди вас, или будут среди вас люди, приходите и говорите, покайтесь. Честью клянусь, будут все прощены, пускай придут, расскажут». Но, очевидно, на Военном совете не было ни одного предателя, хотя там были приглашенные, не только Военный совет. Хотя из Военного совета человек 25, до 30% арестовано, — чувствуете, до 30%, — но будем считать, что все арестованы, остальные все честные, и приглашенные были все честные, — никто, ни один человек до сих пор не явился. А я убежден, товарищи, что мы еще не всех вычистили, не всех. Я лично не сомневаюсь, что есть люди, которые, может быть, по своей наивности думают, что вот они только болтали, только разговаривали: «А хорошо бы ухлопать Ворошилова или Сталина, или убить». Тот, кто его на эти мысли наводил, тот знал, чего хочет, и он это записал. И теперь всех выдает. Теперь, когда он попался, теперь говорит, кто, когда, с кем разговаривал, припоминает и всех выдает. И, конечно, наше государство, наше правительство всех тех, которые разговаривали о таких вещах и прикидывали, как бы это было, будет самым беспощадным образом истреблять. (Голоса: Правильно, продолжительные аплоди[с]м[енты].) Что это за армия будет? (Голоса с мест: Правильно.)
Наша армия до сих пор была замечательной, честной, доблестной армией, начиная снизу и кончая верхушкой. И я убежден, что наша армия в своей основе, как армия в целом, безусловно является замечательной, чистой и честной, прекрасной рабоче-крестьянской революционной и по-настоящему Красной социалистической армией.
Но вот видите, товарищи, очевидно, длительный мир способствовал притуплению нашей бдительности, способствовал притуплению нашего сознания в той сложности и своеобразности переходного положения, в котором находится сейчас человеческая история.
Ведь не только мы переживаем этот переходной момент, но и вся человеческая история. И в самом деле, посмотрите, что делается в Испании? С одной стороны, там как будто дерется буржуазия с буржуазией, одни буржуазные группировки против других буржуазных группировок: фашистская буржуазная группа против демократических буржуазных групп единого фронта, но в то же время там не осталось почти ни одного фабриканта в живых — они все вырезаны; там нет банкиров, кто не успел убежать — все вырезаны, из помещиков кто попался — тоже вырезан. Там наряду с буржуазнодемократической революцией уже налицо элементы социальной революции — там были уже колхозы, там есть не только контроль в промышленности, но там есть элементы настоящего социального хозяйства.
Вот потому так трудно испанцам драться единым фронтом, что вся мировая буржуазия и не только Италия и Германия, не только и вернее, не столько, сколько Англия, Америка и все иные, прекрасно понимают чем это дело пахнет и всячески помогают мятежникам не только словами, но и делом — материально. Поэтому Франко является тем маленьким фокусом, в котором отражается вся современная человеческая история.
Мы с вами представляем собой огромную силу. На нас не так просто напасть, на нас просто напасть не могут, а нападают через свою агентуру, подпольным образом. Вот сейчас мы с вами разговариваем, а в это время враг действует самим активным образом, будьте уверены.
Вот недавно, Яков Иванович знает, арестовали двух авиатехников. Как будто маленькие люди, а что они делали? На протяжении двух лет они занимались тем, что портили наши самолеты: сегодня все плоскости попорчены, завтра весь трос перерезан, послезавтра руль управления испорчен, а все вместе влечет катастрофу, смерть. Оказалось, что эти люди специализировались и на протяжении двух лет занимались вот этой подлой работой. Вы думаете, они сами додумались до этого? Это мы раньше были такими наивными и думали, что вот вредит по злобе, потому что его отца раскулачили. Нет, это не так просто. Эти маленькие люди были просто наиболее удобными субъектами, наиболее податливыми, а вокруг них надо обязательно искать и вы найдете врагов более матерых и более организованных. Обязательно вы увидите руку наших классовых врагов, которые действуют главным образом из-за рубежа, а потом, когда они укрепились и организовались здесь по-настоящему, то стали работать по собственным планам и по собственной инициативе.
Я не знаю, присутствует ли здесь Базенков. Недавно он был послан расследовать две авиакатастрофы, происшедших в Балтийском море. Два самолета на поплавках поднялись в воздух и на глазах у всех один в 12 часов, а другой в 12 час. 40 мин. ударились о воду и оба погибли. На одном и другом самолете было по 3 чел. экипажа. Тут не нужно быть большим умником, чтобы увидеть, что здесь настоящая диверсия. Причем у нас была такая мысль, что нет ли тут каких-нибудь средств борьбы противника, нет ли тут каких-либо новых икс-лучей. Не всегда же я был такой шляпой, что вокруг меня сволочь сидела и я ее не замечал. Поехал я сам туда и велел достать самолеты, в каком бы они виде ни были, ведь какая-нибудь материальная часть сохранилась. Что же он мне рассказал? Что руль становится под таким-то углом и потом не работает. Я ему на это ответил — бросьте вы эту ерунду. Оба самолета упали, обязательно достаньте самолеты и посмотрите хорошенько материальную часть. Обязательно найдете вредительский акт. Достал он один самолет, посмотрели мы и сразу увидели, что действительно тяга, которая идет к рулю глубины и трос примерно в 7—8 мм толщиной, потом гайка на 8 ниточках были в таком состоянии, что эта гайка была отвернута, а на других болтиках такая же история, гайка вывернута и оставлена, на одной нитке, потом кое-как связана проволокой. Таким образом все это дело держалось на двух проволочках. Конечно, эти проволочки лопнули и люди погибли. Теперь эти вредители не только обнаружены, но они признали, что делают это не в первый раз. А сколько мы не знаем подобных вещей? Это вредительство в таком деле, когда разбилось 2 самолета, а самолеты являются дорогостоящими машинами, заставало нас тотчас расшевелиться. А сколько у нас воруют документов, которые являются в сто или тысячу раз более ценными, чем жизнь этих 6 товарищей. Почему? Потому что эти документы будут стоить тысячи жизней, а может быть, и всего нашего дела.
Ведь ухитрился же Тухачевский передавать все наши планы, в том числе и наши оперативные планы, передавать немцам. То есть он передавал немцам все, что мы затеваем, все, что мы делаем. А сколько у нас документов пропадает под носом, у нас сколько их воруют, а мы этого не замечаем? Сколько мерзости творится у нас под нашим собственным носом, а мы этого не видим. Все это результат нашей беспечности и нашего благодушия, а для некоторых и результат более скверного отношения к делу.
О вредительстве эти господа чем дальше, тем более откровенно рассказывают и говорят совершенно не стесняясь. Вот, например, Ефимов — человек, которому было доверено такое ответственное и такое большое у нас дело, как Артиллерийское управление, оснащение всей нашей Рабоче-крестьянской Красной армии артиллерией. Он теперь не только сам, но и вся его публика, которую он организовывал и которую он направлял по этому подлому, вредительскому пути, сидит и подробнейшим образом рассказывает о своих злодействах. «Вы показали, что по заданию Тухачевского вами проводилось вредительство в системе Артилл. управления. Расскажите подробнее о всей проведенной вами вредительской работе». Ефимов: «Мною вредительская работа в системе Артилл. управления проводилась непосредственно через завербованных участников организации...» (Читает.)
Словом, можно сказать, что они имели своих единомышленников и в промышленности, и в обороне. Эти господа тоже арестованы. Им ничего не стоило представить дело таким образом: промышленность больше того, что взяла, большего взять не хочет, заказ ограничивается тем, что есть.
Мы, наркомы, деремся, ругаемся, а что делают наши враги? Иной раз удавалось установить истинное положение, но поскольку л их господ было довольно много, то они иногда успешно проводили свои дела. Вот второе показание — тормозили заказы на боеприпасы, а дальше перечисляет все иные прочие вещи.
Включительно до того, что он говорит, что он сделал по части строительства складов, хранения и т.д. и т.д. Тут ему не все удалось сделать, потому что, невзирая на то, что у него на базах был Ольшевский, тоже контрреволюционер, мы подобрали на склад своих людей и там, наряду с завербованными им, были и наши люди, а поэтому ему не все удалось сделать. Но мерзостей наделал он много. В свое время я процитирую Ольшевского. Он говорит то же самое.
Якир говорит: «Вредительство в оборудовании укрепленных районов заключалось в том...» (Читает.) Ольшевский говорит: «Большая часть данных средств на строительство складов была потрачена на строительство административного городка». Это было тогда, когда средства были ассигнованы на строительство хранилищ и дорог. Видите какими вещами занимались: «"Выстрел'4 комплектовался из разных категорий и "Выстрел" квалифицировался высшим...» (Читает.)
Не было ни одного почти участка в нашей работе, где бы эти господа не приложили своей преступной руки. Я уже сказал, что в Осо- авиахиме, в этой общественной организации, куда с такой охотой идет молодежь для того, чтобы получить первоначальную военную подготовку, эти господа... Эти господа вредили и в области противовоздушной обороны. Там сидел тогда вам всем известный Медведев. Человек сугубо мерзкий, если бы он даже не был контрреволюционером, он был мерзавцем. Тем не менее мы держали эту дрянь, а он оказался еще, помимо прочего, контрреволюционером. Он проводил довольно усиленно работу. Об этом говорит Лавров — бывш. нач. БВО. (Зачитывает.)
Тут, к примеру, нужно сказать, что мы с Александр[ом] Ильичом шляпы, мы знали, что это не совсем хорошо, но мы полагали, что такая организация будет лучшей. Оказывается, враги подсунули, а мы считали, что хорошо. Долгое время это практиковалось: «На сегодняшний день средства...» (Зачитывает.)
Вот тут не совсем конкретные показания, но они все говорят о том, что это все вместе с Медведевым проделывалось, заранее обсуждалось и затем проводилось.
Якир по этим же вредительским вопросам заявляет: «В Киевском округе...» (Зачитывает.) Это заместитель у Якира по противовоздушной обороне, а мне казалось, что этот Свачко хороший парень и хорошо работает, а оказывается, что он был заговорщик и ожидал переворота в Москве, чтобы устроить переворот в Киеве».
Тухачевский: «Большое вредительство проводилось...» (Зачитывает.)
Эти господа не ограничивались вредительством в области организации, в области нанесения материальных ущербов нашим войскам, они ухитрились вести вредительскую работу и в области боевой подготовки.
Лапин — бывший командующий воздушными силами ОКДВА прямо говорит: «Путна давал мне указания, — он работал под непосредственным руководством Путны, был с ним большими приятелями — давал мне указания о срыве боевой подготовки...» (Зачитывает.) Видите, как все это просто (в зале оживление) и как все это для нас кажется позорным. Не видели, хотя нужно быть справедливыми и к себе, мы, например, замечали не раз, и на Дальнем Востоке в том числе, безобразия в области боевой подготовки, в особенности воздушных сил, вызывали этого самого Лапина сюда, потребовали от него доклада. Он докладывал не только нам в Наркомате, но мы потащили его и в Политбюро ЦК. На всех он произвел отталкивающее впечатление, потому что это было выступление не большевика, не честного командира, а странного человека, человека, который пытался объяснить аварийность всякими, ничего не говорящими или весьма странными обстоятельствами, включительно до того договорился он, что «наши, — говорит он, — молодые летчики боятся летать на скоростной материальной части». Ну это было уже верхом нахальства. Я его за это пробрал, но не догадался, что это — враг, который пускает в ход всякие средства для того, чтобы замазать глаза, чтобы опутать. Он прямо заявил, что «наши молодые летчики боятся летать на скоростной материальной части, садятся и из-за боязни гробятся».
Этот субъект очень много делал мерзостей. Он прямо организовал катастрофы. Он очень много вредил тов. Блюхеру, вместо помощи оказывал ему медвежью услугу по части всяких гнусных советов, например, устройства для легкой авиации подземных ангаров, а также для тяжелой, предлагал, настаивал и не только перед Блюхером, но и нам писал об этом, телеграфировал, требовал категорического вывода тяжелой авиации с Дальнего Востока, во всяком случае, с Приморья в Забайкалье или в Сибирский военный округ и т.д. Этот человек обнаглел настолько, что чувствовал себя там как у себя дома. Мы грешным делом не подозревали, что это враг, считали, что это фантазер — писал всякого рода проекты, разрабатывал новые теории войны в горно-лесистой местности и проч., и проч.
Все это, как сейчас выясняется, было плодом врага, который пытался навязать нам всякие мерзости, чтобы тем или иным путем подвести нас под монастырь.
«Практически, — рассуждает дальше Лапин, — это осуществлялось путем...» (зачитывает показания Лапина), которое он сознательно проводил и подсчитывал результаты.
Корк. В своих показаниях, касаясь вредительства в отношении боевой подготовки он повествует: «В области боевой подготовки Красной армии подрывная работа нашей правотроцкистской организации сводилась к тому, чтобы отвести...» Оказывается, все то, что мы считали нашей непродуманностью, нашей недоработанностью, и все, что являлось предметом обсуждения для устранения недочетов, оказывается, как теперь выясняется, выглядит по-иному: все эти господа (или не все, а значительную часть) делали сознательно, подсовывая через своих людей те или иные решения.
Якир: «Нами велась работа явно вредительская по созданию недоученных решающих специалистов приписного состава и прежде всего приписных пулеметных батальонов, дивизионных укрепленных районов. Это должно было привести к тому, что большинство бойцов в укрепленных точках не владели бы своим вооружением...» (Зачитывает.)
Это безусловно так. И нельзя тут представить себе, что эти господа, в том числе и Гамарник, и Тухачевский, и Якир, и Уборевич, что они открыто сидели и вовсю работали против Советского государства. Ничего подобного. Если бы они себя так вели, то они, во-первых, были бы давным-давно раскрыты и, во-вторых, они представлялись] бы в глазах своих хозяев — фашистской Германии и Японии, кому они служат, нулем или относительной ценностью. Они потому гак усердно работали, чтобы набить себе цену и чтобы с ними считались. Кроме того, эти господа мечтали перестроить государство на новый или, вернее, на старый капиталистический лад, они мечтали вместе с Гитлером делать дела по-новому. Поэтому нужно было набивать себе капиталец в глазах окружающих их людей.
Нужно было вести работу таким образом, чтобы не провалиться, нужно было вести себя так, чтобы все те, кому они служили, видели, что это люди, с которыми нужно разговаривать иначе. Повторяю, с ними никто не стал бы считаться. Затем теперь стало известно, а раньше мы только догадывались, вы все здесь — и Александр Ильич, и т. Буденный, и ряд других товарищей, — о том, что идея Тухачевского, с которой он носился на протяжении ряда лет и которую он пытался навязать всем и каждому о необходимости создания малочисленной дивизии (многие из вас об этом хорошо осведомлены), — нам казалось, что это простое помешательство, что человек немножечко рехнулся на этом вопросе. А теперь оказывается, что это — сознательная акция со стороны врага. Он прямо считал, что дивизия в 7—8 тыс. чел. — это такая дивизия, которая будет способна в современной войне показать все свои военные качества, такая дивизия, которая только и будет служить на фронте серьезной силой. Всякие другие многочисленные дивизии, даже относительно многочисленные — 17—18 тыс., которые имеют теперь почти все европейские государства, малоподвижны, мало поворотливы, а поэтому небоеспособны и настолько, что мы предлагаем дивизию в 7—8 тыс. у нас в армии. Одно время его начали поддерживать командующие. Дело дошло до того, что приняли решение о 10-тысячной дивизии, и несколько месяцев у нас это было. Потом мы все-таки сбили эту публику, добились 13—14-тысячной дивизии. Теперь и это оказалось мало. Дивизия в 14 тыс. — это не дивизия. 17—18 тыс. — вот минимум для современной дивизии, 17-19 тыс. людей, потому что современная дивизия, оснащенная серьезной техникой, малочисленная даже в 14- 15 тыс., ничего собой не представляет.
Тухачевский считал, он прямо признается, и другие говорят, что дивизия в 7-8 тыс. чел., плюс громадная техника — это техника противнику, а люди — на тот свет. Это значит гибель такой дивизии. В самом деле, если вы будете иметь, предположим, 60 орудий в дивизии, — а мы думаем их иметь немножко больше с полевыми пушками, без противовоздушной и противотанковой артиллерии, — если вы будете иметь, то количество пулеметов, которые вы сейчас имеете и будет[е] иметь, и другую военную технику в виде минометов, гранатометов и пр., — конечно, вы никогда, ни при каких условиях не сможете гарантировать эту малочисленную дивизию от того, что она устоит, что она будет в состоянии эту технику эффективно использовать и не отдать ее врагу.
Мы видели в прошлом году с Александром Ильичом и другими товарищами нашу опытную дивизию в 14 тыс. чел. Я лично просто поразился. Людей нет. Есть только одна техника. А людей не видно. 14 тыс. чел. тонут за всевозможными орудиями, за пулеметами, минометами и т.д. Они просто исчезают, их нет. Эти господа добивались такой организации, и я бы не сказал, что безуспешно. Во всяком случае, в течение более 2,5 лет они нам морочили голову и тем самым срывали положительную работу.
Теперь тот же Тухачевский,— ему никто не задал вопрос, но я думаю, что на суде, который, очевидно, скоро состоится, нужно будет товарищам судьям, а они будут состоять из военных, — нужно будет задать вопрос, что имел в виду Тухачевский, когда написал большой доклад, по которому Борис Мих[айлович], тогда начальник Штаба РККА должен был отвечать в Правительство. Он нам навязывал идею иметь в строю в мирное время 50 тыс. танков и 40 тыс. самолетов. Тогда я просто говорил: «Если вы хотите разорить государство и оскандалить себя, вы организуете такое количество самолетов, такое количество танков в армии в мирное время. Если вы жалеете наше государство, мы на это идти не можем, потому что вообще мы имеем такую армию, какой ни одно государство сейчас не имеет, такое количество в строю самолетов и танков, какого ни одна армия не имеет. Это очень дорогое удовольствие, с одной стороны, а с другой стороны, это ненужная вещь. Конечно, во время войны армии будут развернуты до огромных размеров. Не исключено, что большие европейские армии, в Германии тоже, какие-нибудь крупные коалиции фашистские против нас будут иметь, наверное, десятки тысяч ганков в строю, но это во время войны. И мы обязаны к этому готовиться, готовимся и подготовимся, я в этом не сомневаюсь. Но и мирное время это значит разорить государство и не подготовиться к войне. Это значит съесть все, что государство будет тебе давать с гсм, чтобы быть голодным, когда наступит война». Вот этот господин нам навязывал эту штуку. Слава Богу, мы его послали к черту и на эту глупость не пошли.
Большая вредительская работа была проведена этими господами в оборонной промышленности. Я уже сказал, что эти мерзавцы имели своих единомышленников, сотоварищей по разбойной шайке в органах, руководивших нашей оборонной промышленностью. Арестованный Артамонов, зам. начальника Главного Артиллерийского управления Наркомата оборонной промышленности дает на большом количестве страниц, на 25 страницах, вот здесь, дает свои так называемые развернутые показания и говорит о том, что они делали и в области артиллерийского вооружения, и в области боеприпасов, в области ручного оружия и т.д. Всюду они приложили руку.
Но, товарищи, все они вынуждены признать, что целиком проводить свою линию им все-таки не удавалось, потому что положение этих господ не лучше с их точки зрения, чем и тех субъектов, которые работали в рядах Красной армии. У нас все-таки хоть худой, хоть и малоэффективный, но все-таки имеется контроль. И уж совсем не худой, а более или менее приличный контроль масс имеется всюду, и в Красной армии в том числе. Эти господа наделали бы черт знает что, если бы не было младшего командира, если бы не было маленьких людей во всех управлениях и учреждениях, если бы не было красноармейцев у нас, если бы не было у нас большого общественного наблюдения и контроля. Все это имеется. Они вредили, они работали там, куда глаз середняцких элементов, вот этих наших низовых людей не достигал. Эти господа тут вредили. Эти господа тут вредили. Но как только дело доходило до завода, до станка, как только дело доходило до пулеметчика, до артиллериста, т.е. до того, кто непосредственно стреляет, тот тут, знаете ли, руки у них были коротки. Потому что эти люди действовали, как подобает честным людям действовать и враг тут осекся, за исключением отдельных групп, о которых я говорил. Но это были единицы, это были их единомышленники. Генералов оказалось больше, чем рядовых. Рассчитывали они, как я уже сказал, на то, что каким-то чудом произойдут совершаемые события и вот они выйдут тогда на сцену и будут устраивать политический переворот.
Последний раздел из этих показаний касается шпионских похождений этих господ. Тухачевский о своем шпионстве дает следующее показание: «Военный заговор возник в 1932 г. и возглавлялся руководимым мною центром. Должен сказать, еще задолго до этого я участвовал в антисоветских группировках и являлся агентом германской разведки». Перед этим его допрашивали, с какого времени он разошелся с нашим советским государством. Дальше следует такой вопрос: когда вы установили связи с германской разведкой? Тухачевский: «Когда я находился на учебных маневрах в Германии в 1925 г. Меня тогда все время сопровождал капитан фон Цюлов, через него я передавал данные об организации стрелковых полков и о соотношении артиллерии и пехоты. В 1928 г. он приехал с группой немецких офицеров на маневры Белорусского военного округа, во время которых я передал ему сведения о дислокации частей и данные о сроках сосредоточения... (Читает.) Он рассказывал также, что имеет большие связи с польскими военными кругами». Одним словом, Тухачевский не жалеет своих сведений — Цюлов так Цюлов, Домбаль так Домбаль, лишь бы побольше сведений передать немцам. Вот такая сволочь, она заявляла на допросе, что переданы сведения о Генеральном штабе фашистским государствам. В 1932 г. была установлена связь с представителем германского генерального штаба — генералом Адомом. До этого Адом приезжал в Советский Союз. Был такой... (Читает.) В другом документе он говорит, что передал план развертывания и оперативный план по Белорусскому и Украинскому округам. Василенко о своих похождениях рассказывал: «Через несколько дней после разговора с Фильдгельгольцем (даже не выговоришь), мне было передано, что звонили домой...» (Читает.) Он обслуживает по-настоящему, чтобы не затруднялись изысканиями, все объяснял. Он указывает точную цифру Генерального штаба, которую я даже вам не хочу называть, а он врагам сообщил. По химии — по химическому вооружению он тоже сообщил. (Читает.) По танкам, дает он дальнейшее показание, он сообщил что руководство РККА было в... (Читает.) Он даже называет точную цифру, откуда он ее взял — неизвестно. Далее он точно сообщил, в каком виде были тогда наши укрепленные районы.
Путна о своем шпионаже: «Спустя несколько дней...» (Зачитывает.) Тут пока идут разговоры: «О желательности смены строя, руководства в СССР...» (Зачитывает.) Значит, идут подготовительные разговоры, а потом дальше: «Шлейхер выразил безоговорочную готовность...» (Зачитывает.) Он довел до сведения Троцкого через этого господина Седова, и Седов сообщает, что Троцкий предлагает. (Зачитывает.) И далее опять рассуждает о том, как к нему относилось немецкое командование, потом фашистское и что он с ними говорил на темы, одинаково их интересующие: «Есть показания ряда других лиц, где говорится о том, что немцы через своего генерала... (Зачитывает.) Это было для нас наиболее подходящим в смысле оказания фактической эффективной помощи».
Мильх прямо говорит: «Прошу сказать Карахану» — также шпиону с 1927 г., который вел от лица этих сволочей переговоры, — Мильх прямо говорит: «Если можно взять Ленинград, Ленинградскую об- лнсть, можно рассчитывать на серьезную помощь с нашей стороны и главным образом на помощь авиации, под видом авиации, которая от законного правительства ушла к вам. Мы вам дадим нашу авиацию и значительном количестве с нашим личным составом». И всякую иную помощь, — заявлял Мильх, — нам можно будет оказать в Ленинградском округе, потому что этот округ граничит непосредственно с Финляндией, с которой у нас, мол, приличные отношения.
Как видите, товарищи, дело, по крайней мере, разговор, принимал довольно-таки серьезный характер. Я здесь не зачитывал вам, шчитал мало, а показаний очень много и у Тухачевского, и у Якира и у Уборевича, и у Корка, и у других о том, что все эти господа готовились, если не удастся им до начала войны совершить переворот, о чем они мечтали в разное время, в особенности в периоды, когда в стране были затруднения, в частности с раскулачиванием, в период коллективизации, — если им не удастся совершить этот переворот, то они готовили удар в спину армии во время войны. Тухачевский прямо давал задание Уборевичу направить свои армии в нужный момент таким образом, чтобы одну армию подставить под польские части, другую, которой должен был командовать Корк, подставить правым своим флангом под германские части, которые должны прийти через Литву и ударить во фланг на армию Корка. То же самое примерно давалось задание такого же порядка, он также должен был расставить свои силы и так вводить их в действие, чтобы по частям, в разное время они были разбиты.
Кроме того, отдельным господам, которые стояли у нас на границе, командовали дивизиями, были комендантами наших укрепрайо- нов, этим господам также давались задания на поражение своих частей с тем, чтобы потом можно было создать впечатление разгрома Вооруженных сил Советского Союза и затем уже устроить переворот.
На это главным образом люди ориентировались. Если первая схема организации «дворцового переворота», как они выражались, является химерической, чепуховой: тут не на кого этим господам было рассчитывать потому, что, кроме генералов, у них никого не было, то вторая задача — весьма реальная. Если бы своевременно эти господа не были вскрыты, если бы этих господ вовремя не выловили, то, знаете, в момент войны они могли бы наделать нам очень много мерзостей. Я нарочито здесь не зачитал показания людей, которые получали задания в момент войны,путем всякого рода диверсий наделать нам много бед, в частности по части взрывов, поджогов фабрик, заводов и т.д. И эта сторона дела была. И эти мерзавцы, эти гады, выявлены сейчас и эти господа будут раздавлены как подлецы. (Бурные аплодисменты.) Вы видите, товарищи, все это. Очень тяжело переживать все то, что сейчас мы переживаем. Но лучше уж теперь переживать эту неприятность, чем переживать ее во время войны. Хорошо, что теперь вскрыты все эти господа. Все эти господа будут по-настоящему, как подобает таким господам быть наказанными, будут наказаны.
Но встает, товарищи, вопрос: откуда вся эта мерзость появилась, как это могло произойти? Я уже отчасти говорил. Тут можно, знаете, сколько угодно разговаривать на общие темы, что вот, мол, проморгали, прозевали и пр. и пр. Это не облегчает положения.
Эти господа в подавляющем своем большинстве, если не на все 100%, люди не случайные, это люди не откуда-то пришедшие. Эти люди выросли с нами. Это люди, которые сформировались, которые срослись вместе с нашим пролетарским государством, только одни формировались в сторону роста, в сторону все новых и новых завоеваний, а эти господа формировались в сторону борьбы с этими новыми завоеваниями, с этими новыми людьми.
Я уже говорил на Военном совете и здесь только повторю, мы. товарищи, завоевали одну шестую часть земли. Но, помимо того, что среди 170 млн населения, туг еще осталось огромное количество людей, которые не вполне понимают что происходит, есть такие, которые понимать не хотят, отбросы всякие, остатки, охвостье старого мира, мы еще, помимо этого, имеем такой тяжелый груз за нашими плечами, как недостаточную проясненность, недостаточную очи- щенность от всякой капиталистической мерзости нашего собственного созна1Гия. И вот эти люди, эти господа, они на этом попались.
Ведь нужно посмотреть, я некоторых из них видел и думаю, что всех этих главарей, подлецов я буду еще видеть и с наслаждением хотелось бы плюнуть им в рожу. (Аплодисменты.) Но хочется посмотреть, на чем они поймались. Чего им не хватало, если по-обывательски, по-простому подходить.
Вы посмотрите: Гамарник, Тухачевский, Якир, Уборевич, ну тот же Горбачев, Гарькавый, люди, откуда они. Ведь это люди, стоявшие на вершине вершин, они были подняты, чего им, обывательски просто рассуждая, не хватало, чего им лично нужно было. Чего они достигли. Так сказать вершины власти. (Возгласы с места. Предела.) А спокойствия в их душах не было. На чем поймались в свое время и Троцкий, и Бухарин, и Рыков, и Зиновьев, «и им имя ты же, Господи, веси»? На чем эти господчики поймались? На том, что они прямо заявляли в разное время по-разному: дорогие товарищи, строить социализм в одном уезде (так когда-то я полемизировал с Каменевым и Зиновьевым и слышал от них), построить социализм в одной стране нельзя, как нельзя его построить и в одном уезде, и в одной деревне. Социализм — это явление мирового значения. Социализм строится всеми странами, всеми людьми, всем человечеством. К нему нужно подходить. Что это значит? Мы тогда говорили, что если вы будете ожидать, пока начнут строить, то, знаете, одна революция за другой будут гибнуть, как в свое время гибли, и господа капиталисты будут торжествовать свои победы за победами.
Они не верили, они издевались, смеялись над всем тем, что мы делали, и провалились. Охвостья их остались. Эти господа для того, чтобы жить, многие по заданию прямо, вот возьмем Примакова, — этот просто получил определенное задание, Путна просто получил шллнне скрываться, прятаться. Такое задание получил и Раковский. Так себя вел Каменев, так себя вел Зиновьев. Разве с этими подлецами не возился ЦК в течение многих лет? Разве он по 2—3 раза не амнистировал, не освобождал, не выдвигал их на ответственнейшие посты? Разве Каменев не был сделан в свое нремя академиком? Разве Зиновьев не был приглашен в редакцию «Большевика» на ответственную работу и разве не проектировалось по и дальше амнистировать? Разве Бухарин не руководил нашей газетой, официальным правительственным органом, «Известия»? Они все были на ответственных постах.
Разве эти господа вроде Примакова и К°, разве мы им не давали высокого назначения? Тем не менее эти люди, эти господа носили и своей душе зародыши неверия, и всякий маленький фактик, всякую маленькую царапинку, всякий недочет, — а их у нас миллион, МИЛЛИОН недочетов, они не могут не быть, только эти недочеты меняются и мы меняемся каждый день. Часто забываем, а давно ли гнило время, когда мы мечтали: «Эх, хлебушка бы побольше, и тогда будет все хорошо», а потом мяса, а потом другого, третьего. Тем человек отличается от других «одухотворенных», что он все недовольствуется, хочет лучше. Но все-таки одно дело недовольство, так сказать в своей среде, — эх, черт возьми, если бы было то-то и то-то, и если можно было бы работать не по 15 часов, как мы работаем, а по 7 и по 5, то было бы хорошо. И другое дело, когда эти господа, ни разговоры слышат, — в душе у них пустота или даже скорей всего не пустота, а гнилость сплошная и гадость, и он из этой гадости пластинки строит и все записывает и наворачивает.
Не очищена наша психология, не очищено наше сознание, нет еще у нас у самих, — это нужно иметь в виду, — нет у нас самих еще настоящей большевистской, настоящей революционной закалки. Нам теперь, — как это ни странно звучит, а нужно прямо сказать, — нам нужно теперь учиться у молодежи. Вы посмотрите, какая это молодежь, какие комсомольцы и пионеры, вся эта публика, как она живет, сколько энтузиазма, сколько здорового революционного задора...И как наша публика, которая поседела, полысела, потеряла с вои волосы в борьбе в свое время, как-то она выветрилась — иной раз смотреть противно, потому что если бы не было этого скверного, обывательского, по меньшей мере обывательского, подлого настроения, этих господ — и Уборевича, и Якира, и Тухачевского мы давным-давно разоблачили бы. Я должен прямо вам сказать: Тухачевскому никогда особенно я не верил. Уборевичу не только не верил, а просто знал, что этот субъект пристегнулся к революции. Поскольку он что-то делает, — хозяину в большом хозяйстве всякая веревочка пригодится. Я не говорю про других, я верил Гамарнику, верил Эйдеману, но не этим господам — Тухачевскому, и Примакову, и Шмидту, и Зюку не верил, сволочь такая, на которую противно было смотреть, но общий подход был к этим людям — они работают на общее дело, личные свои симпатии и антипатии нужно оставить, нужно людей использовать там, где они больше всего принесут пользы. И это делалось главным образом потому, что никто ничего не говорил, — работают и работают. А я абсолютно убежден, что все эти господа не особенно стеснялись ни в своих выражениях, ни в своих суждениях, абсолютно убежден. И здесь сидящие товарищи не могут по чистой совести сказать, что вот, мол-де, со мной никогда ни о чем плохом не говорил. Конечно, не такие они дураки были, чтобы просто взять и с кем-нибудь наедине говорить: «Нужно устроить "дворцовый переворот", разогнать, убить Сталина, убить Ворошилова». Конечно, так никто не разговаривает. А они так, я абсолютно убежден, такие господа часто разговаривали, потому что как бы они не прятали свои физиономии, какие бы они маски хитро задуманные не употребляли на свои рожи, тем не менее существо человека не может не сказаться на протяжении ряда лет. Никто об этом никогда не говорил. А если не говорил, то, знаете, так легко относился. А теперь мы расплачиваемся. Причем надо прямо сказать, что эти господа могут зацепить в своих показаниях кого угодно, так вот высокоуважаемый и замечательный тов. Урицкий, которому мы верим без всяких оговорок, а взяли на Военном совете и его задели тоже. Я должен предупредить товарищи, что на Военном совете в одном из документов Фельдман, нет не Фельдман, а Ефимов, давая показания говорит: «У меня собирались всякие люди и велись всякие антисоветские разговоры и анекдоты рассказывались и присутствовал когда-то Урицкий, между прочим, он не состоял, его не агитировали, не вербовали, но он слышал мои контрреволюционные разговоры». Урицкий опровергает это и говорит, что два раза был, и я верю Урицкому, а не этому мерзавцу. Но в то же время допустим, что так эти господа болтали, а мы развешиваем уши. Я и себя не исключаю, я тоже мог слушать один-другой анекдотик, рассказанный каким-нибудь мерзавцем. Я верил ему и не стал бы его хватать за шиворот — держи его. А нужно было хватать. И здесь, кстати, нужно сказать следующее, что все эти господа, большинство из них, во всяком случае, такие мерзавцы, как Тухачевский, как Уборевич, как тот же Примаков, как Путна — это разложившиеся люди, в личной жизни страшно грязные, мерзкие, подлые. Тухачевский — все знают, что он имел несколько жен, официально имел несколько жен, а кроме того, у него были жены везде и всюду. Уборевич — это же притча во языцех, это мерзавец из мерзавцев, стыдно здесь даже рассказывать, какие вещи он делал, бумага не выдержит. Эти господа, разлагаясь морально в своей личной жизни, переносили это в общественную жизнь. Разлагаясь в общественной жизни, переносили это в свой быт и так вертелись в своем подлом, мерзком, грязном колесе. С этим надо бороться. Имейте в виду, что человек нечистоплотный в своей личной жизни, человек способный на то, чтобы поиздеваться над каким-нибудь явлением нашей жизни, этот человек, если не совсем мерзавец сегодня, то завтра может им стать, и этот человек требует самого внимательного отношения к себе.
И вот, товарищи, нам нужно прежде всего во что бы то ни стало самих себя очистить, очистить свое собственное сознание. Как я выражался, а Блюхер меня все время поправлял, мы должны очистить наши души. Но т.к. это церковно-славянский язык, то я скажу по-марксистски, что нам нужно очистить наше революционное сознание и нужно его по-настоящему зафиксировать. Нужно бороться за чистоту революционного сознания. Вы знаете, каково сознание революционера — людей, которые знают, за что они борются, которые не шарахаются из стороны в сторону по мелочам, которые идут своим дорогой, преодолевая все трудности. И вот, укрепляя революционное сознание, преодолевая всякие трудности сегодняшнего и завтрашнего дня, мы их быстро изживем.
Вы посмотрите, ведь наша Рабоче-крест[ьянская] Красная армия всё-гаки замечательная армия, все-таки она такая армия, что, если бы какая-нибудь сволочь фашистская, или нефашистская, или все вместе взятые вздумали бы пощупать нас штыком, мы бы здорово набили им морду самым настоящим образом и в короткий срок. (Бурные, продолжительные аплодисменты.) И это, товарищи, при условии, когда основные посты у нас занимали враги. Какая же творческая сила, созидательная сила (тов. Блюхер меня опять поправит), сила духа (аплодисменты) заложены в массах, если люди, стоящие на руководящих постах, если человек, руководивший нашей общественно-политической и партийной работой, был мерзавцем, его помощники, заместители — мерзавцами, люди, расставленные на важнейших участках, в том числе и на Дальнем Востоке, были мерзавцами. Если при всех этих условиях тем не менее наша армия представляет собой могучую и великую силу, как и вся наша страна, представляет собой несокрушимую силу, то, если бы не было этих мерзавцев, наши достижения были бы неизмеримо большими, и те недочеты, которые мы иной раз переживаем и ликвидируем с трудом, их было бы значительно меньше и изживались бы они быстрее.
Если мы все это, товарищи, по-настоящему учтем и по-настоящему начнем работать над собой, а работать надо много, если мы будем следить друг за другом и помогать друг другу, мы впредь не допустим таких безобразий. Ведь каждый из вас может задать себе такой вопрос: как же я это буду следить за товарищем, если он как будто работает очень хорошо, неплохой товарищ, а потом оказывается, что рядом с тобой сидел мерзавец? Такой вопрос естественен, но он естественен только потому, что мы до сих нор не знаем, как по-настоящему нужно слепить за собой. Нужно следить, товарищи, не просто так, чтобы вытаращить глаза друг на друга, а нужно следить за делом людей.
Вот вы посмотрите, теперь и мне, знаете ли, все становится ясным, и товарищу Егорову становится ясно, что надували нас самым подлейшим образом. Вот возьмите, почему мало заказывается снарядов? Промышленность не может? А они повторяют: «Промышленность не может». И, наконец, если разобраться по-настоящему, то ведь промышленности не дают заказов. А почему нет запасных частей? Промышленность не берет? В прошлом году тоже так же говорили. Миллион вопросов здесь встает. Нужно не все вопросы сразу разрешать, а нам нужно было взять один вопрос и с начала до конца его разобрать: кто не берет, обратиться к одному, другому, третьему, включительно до рабочих. Я давным-давно сказал такую вещь, что рабочие говорят, к этому прислушаться. Завод не может больше взять, так нам говорят, а рабочий говорит, почему не даете. Мы с него спрашиваем больше и лучше, а он отвечает: почему не даете, стоим месяц; давайте, пожалуйста, будем работать. И так всюду у нас. Вот был такой умник — начальник авиации Никифоров, он говорит: «У нас плохо, товарищ народный комиссар, у нас настолько плохо, что мы не можем вести работы не только потому, что у нас не хватает частей, но у нас нет даже тряпок, ветоши нет». Врет самым нахальным образом. Пишу телеграмму. Оказывается, сколько угодно, можно задушить четырех начальников. (Смех.)
Этот начальник не плохой человек, но он большой дубина, между нами говоря, — нечего нам стесняться здесь, — большой дубина, верит всякой чепухе. Мы почти достойны такого же эпитета. Верили всякой мерзости, значит, не проверяли. Если бы мы проверяли наших людей, рядом с нами работающих, если бы товарищи проверяли, присматривались, уверяю вас, многих бы разоблачили и многих бы господ спасли, они не посмели бы пойти. Человек — это такое, он на дню несколько раз меняется, если не свою шкуру меняет, то свои мысли тысячи раз, и хорошим бывает, и плохим, и опять хорошим, и опять плохим. Эти господа, если бы мы проверяли их, они были бы с нами, они не посмели бы пойти к врагам. Мы проморгали.
Работу нужно на будущее время организовать по-другому. Я в этом убежден. Это, черт возьми, простите за грубое выражение, — это российская повадка, психика, — «авось да небось». Три месяца тому назад мы подробно очень разговаривали о всех безобразиях. Я не слышал, чтобы у нас кардинально что-нибудь изменилось, по-иному пошла работа. Нет, поговорили-поговорили и все. Поговорить, пострадать, попотеть у нас умеют; могут сидеть три-пять дней, а потом разойтись и все забыть, о чем говорили, что нужно сделать. Вот в этом наша большая беда...
В этом наша большая беда. Виноваты, по-моему, прежде всего мы, Александр Ильич, мы, Борис Михайлович, где он тут сидит, мы виноваты, организаторы, а потом и вы. Не думайте, что вы такие маленькие люди, у каждого из вас имеются свои подчиненные, каждый из вас организатор, руководитель.
Нужно, товарищи, взяться за работу по-другому. Эти заказы на запасные части, на снаряды, на материальную часть, артиллерию и на все иное прочее идут через все наши управления, и все мы ответственные люди, все граждане Советского Союза. Им скажете, теперь хорошо перекладывать ответственность на нас, м мс перекладываю, я несу ответственность в первую очередь за все н меня нужно наказывать в первую очередь за все, но от того, что меня накажут, дело улучшится впоследствии, а пока дело плохо. Не нужно допускать, чтобы такое положение создавалось, чтобы мы заполнения своими руками формировали. Мне кажется, товарищи, что ни будущее время нужно как-то по-другому начать относиться к делу.
Не болеть душой, я убежден, что у нас болеют душой — ляжет на койку и болеет. (Смех.) Я серьезно говорю, у него в висках стучит, он себе места не находит, а ни черта не делает. А нужно просто-напросто - у каждого имеются дела — подумать, нельзя [ли] улучшить работу и внести предложения.
Почему на фабриках, заводах, а у нас в том или ином полку, и роте, целыми сотнями и тысячами рационализаторские, изобретательские предложения люди вносят, а мы не можем проводить у себя ту работу, а у нас очень скверно работают и в особенности в центральных аппаратах, и за этой плохой работой, за этой неразберихой, бумажным потоком, тут, знаете, творится всякая чертовщина, сам дьявол ногу сломит, не разберется. Мы занимаемся с вами главным образом бумагой, если бы была бумага для бумаги, ее можно пыло бы сжечь как всякую бумагу, но эта бумага для других не бумаги, пот и кровь, для других это жизнь, по этим бумагам люди живутI, по этим бумагам определяем наши организации, наши боевые силы. А за этими бумагами творятся безобразия самые отвратительные, и нужно этим безобразиям положить конец.
Я сегодня имел удовольствие просмотреть один очень интересный документ, как один, так сказать, мой коллега расписывает, сколько у них выловлено шпионов, как нужно вести работу по ловле шпионов, говорится в таком приказе. И вот интересно, там знаете, и других местах, там те же самые проблемы стоят, что и у нас: обучают, как должен вести себя офицер, солдат, как должен вести себя человек, стоящий на том или ином посту для того, чтобы враг не проникал, для того, чтобы государство не страдало от вредительства — как и говорится прямо, нашу терминологию переняли, — от шпионажа, проникновения саботажников и т.д. Очень много там всяких мелочей предусматривают. Это — люди, которые проникают к нам. Можете себе представить, сколько этих господ лезет к нам, сколько их пытается запустить свою лапу в нашу канцелярию. Нам необходимо упорядочить свою работу.
Вот на том, предыдущем заседании нашего актива, Александр Ильич вам приводил пример о том, как у него пропал документ. Это мы об одном документе узнали. А сколько их пропадает? Откуда брали документы Тухачевский, Якир? Как, мол, не дать — он командующий. А надо дело поставить так, чтобы и командующий не мог брать. Разве командующий один работает? У него имеется начальник штаба, имеется секретарь, имеется определенный порядок хранения документов. Дело должно быть поставлено таким образом: на кой черт мне нужно таскать эти документы с собой? Я обязан сдавать их определенному лицу, пусть маленькому, но отвечающему за их хранение. Если кто взял документ, это лицо должно взять на заметку — путсь это будет даже нарком. Должен быть установлен определенный порядок хранения военных тайн. Это — все военные тайны, больше, чем военные тайны, — государственные тайны. Они должны быть охранены во что бы то ни стало. Если мы найдем этот порядок, наладим его, он упорядочит всю нашу работу.
Что у нас делается, Александр Ильич? Недавно мы говорили о том, что нужно прекратить это проклятое бумагомарание, а что опять делается? Важнейшие документы проходят через 20 машинисток, проходят через 20 канцелярий, составляются, пересоставляются, становятся известными большому кругу лиц. Разве это допустимая вешь? Это — недопустимая вещь.
Можно это дело наладить? Можно. Сейчас работает маленькая комиссия под председательством тов. Снегова, которая должна дать нам предложения по этому вопросу. Не знаю, что из этого получится, может быть, что и получится. Но этого мало. Это — маленький участок нашей работы, а вся остальная наша работа — мобилизационная, статистическая, все наши мобилизационные планы, — я уже не говорю об оперативных, — и т.д.? Там, знаете, у нас очень много неполадок, очень много беспорядка. Все это нужно упорядочить. Все. В военном ведомстве нет неважных и важных дел и документов. По одному маленькому документу хороший разведчик расшифрует вам очень многое. По двум-трем выроненным фразам хороший разведчик сразу может узнать очень многое, то, чего не скажут, он умозаключением добавит — и будет правильно. Я говорю это со слов того документа, который я имел удовольствие читать.
Нужно, товарищи, по-настоящему сейчас вокруг себя посмотреть. Обязательно. Тогда мы не будем чесать затылки: как это случилось, что такие «замечательные люди», как Гамарник, Якир, Уборевич, черт их там возьми, оказались мерзавцами? Они и рядом не могли бы быть с порядочными людьми. Сразу видно, что человек нервничает. И если такой субъект желает получить секретный документ, а человек не может его найти, первый, безусловно, нервничает. Это будет заметно. Один раз, другой раз, по мелочам можно будет понять. А у нас что было? Бери возом, пожалуйста, бери.
Товарищи, Рабоче-крестьянская Красная армия была, есть и будет, безусловно, нашей чудесной, замечательной Красной армией. Враги, которых сейчас выловили органы Комиссариата внутренних дел, эти враги понесут, все до единого, можете быть спокойными, заслуженное, настоящее революционное возмездие. (Продолжительные аплодисменты.) Но, товарищи, для того чтобы этих накладных, не совсем малых расходов, не нести в будущем, я еще раз повторяю: нужно по-настоящему, по-большевистски работать, нужно больше самокритики.
У нас этого самого добра, очень серьезного важного добра, большой такой ценности нашей большевистской недостаточно и в нашей работе, и в наших взаимоотношениях. Мы слишком мало друг друга критикуем товарищески, но по-настоящему, по-революционмому критикуем.
У нас шарахаются из стороны в сторону. Сейчас друг на друга стали писать: тот с тем-то чай пил, тот с тем-то близок был. Это верно, что всех двурушников нужно выявлять. Но не в том наша задача, чтобы написать, что я с тем-то виделся, чай пил. Не в этом задача, и и том, чтобы по-честному, по-большевистски организовать работу изо дня в день. В том, чтобы не скрывать ни своих, ни других ошибок. Не нужно ожидать, что вот прикажут, соберемся, послушаем, как церковную молитву и рад[ы], что кончилось. Нужно собираться когда обстоятельства требуют. Не обязательно собирать тысячи, можно по 5, по 10 чел. собраться, если это нужно, сказать, что вот у нас был такой случай. Беспартийный обязан это делать, если он местный, партийный — тем более. В 5 мин. собрались, выяснились и разошлись. И неутомительно, и польза для дела. Обязательно нужно собирать управления и по-большевистски вскрывать ошибки.
Мы перешли к институту комиссаров. Мы в округах будем иметь поенные советы. Но это не значит, что мы ликвидируем единоначалие. Рабоче-крестьянская Красная армия будет управляться как управлялась. Единоначалие сохраняется. Но одновременно восстанавливается наша общественная работа, общественная ответственность за дело обороны, потому что за последнее время дело приняло такой неприятный оборот — «теперь единоначалие, я жду командования, я ни за что не несу ответственности». Это теперь ликвидируется и особенно в Центральных управлениях, в округах, где собраны лучшие люди, это должно быть ликвидировано.
Ведь мы управляем громаднейшей самой большой армией и мире. Мы защищаем самое большое государство на земле. Мы отбиваемся от самых больших подлецов и врагов, которых когда-либо человечество знало или которые когда-либо имелись. Для нас большая работа. Большому кораблю, — а мы представляем неизмеримого размера корабль, — большое плавание. Поэтому работать, работать и еще раз работать, по-большевистски, по-настоящему и помочь самокритикой, которая, может быть, будет неприятна для отдельных лиц, но будет приятна для государства и полезна для дела. Ею должна быть проникнута наша практическая работа.
Еще раз товарищи, должен сказать, что Рабоче-крестьянская Красная армия, невзирая на эти неприятности, есть и будет безусловно большевистской армией, армией, которая защищала, защищает и защитит дело Ленина—Сталина. (Бурные аплодисменты. Все встают.)
Председатель: Объявляется перерыв на 20 мин.
РГВА. Ф. 4. Оп. 18. Д. 61. Л. 1-78.